Действительно, единое либо познаваемо и изреченно, либо непознаваемо и неизреченно, либо в каком-то отношении таково, а в каком-то — иное, ибо высказаться относительно него можно было бы, пожалуй, лишь при посредстве отрицаний, для утверждения же оно неизреченно. Далее, в свою очередь, для знания в его простоте оно, пожалуй, будет познаваемым или предполагаемым, а для сложности — всецело непознаваемым; потому-то даже и в отрицании оно непостижимо. И вообще — в каком смысле оно почитается единым, в таком каким-то образом и соответствует тому, относительно чего делаются какие-то иные предположения. Ведь оно является вершиной того, что существует по человеческим установлениям; тем не менее прежде всего в нем присутствуют неизреченность, непознаваемость, несопоставимость и непредположимость,— но наряду с проявлениями противоположных качеств; при этом первые лучше вторых: то, что свободно от противоположного и не смешано с ним, всегда предшествует смешанному. В самом деле, лучшее находится в едином или как наличное бытие,— но как будет там одновременно присутствовать и противоположное? — или как сопричастность, и, значит, оно прибывает с другой стороны — от соответствующего первого. Следовательно, прежде единого имеется попросту и всецело неизреченное, непредположимое, несопоставимое и
никоим способом не мыслимое; к нему-то и устремлен самый путь восхождения рассуждения через наиочевиднейшее, не оставивший в сторо
не ничего как промежуточного, так и последнего среди всего.
