Нам нужно исходить из того, что, вообще говоря, материя, или инаковость, понималась платониками как принцип различия, следовательно, там, где фиксировалось хоть что-то помимо абсолютного Единого, вместе с различием усматривалась и материя. В общих чертах эту точку зрения разделял и Плотин; выходило, что насколько Ум внутренне различен, настолько же материален, а поскольку он в высшей степени (куда больше, чем, например, чувственный космос) различен и, опять же, несравненно более един, чем что-либо другое, то он одновременно и более и менее материален, чем всё остальное. Этот вывод требовал истолкования. Кроме того, для Плотина материя, как мы помним, была не только принципом различия, некоей пассивной тьмой, она была также и началом, чем-то злым и активным, поэтому истолковывая материальность Ума, Плотин предпринимает некоторые нетрадиционные для платоников ходы, поскольку не может допустить, чтобы материя была энергией Единого. У него, скажем, можно найти понимание умопостигаемой материи как следствия, а не причины различия движений Ума. Например, в Энн. VI. 7. 12 Плотин говорит, что Ум есть все энергии, а потому он в наибольшей степени сложен. Здесь сложность, как мы видим, увязывается уже не с материей.
Этот момент принципиально важен для нас именно в связи со сравнением Плотинова богословия с христианским, ибо и перед тем, и перед другим учением вставал вопрос: как обосновать возможность различия в Первоначале, не вводя в Него материи (этот вопрос вовсе не стоял перед Проклом)? То, что у Плотина дано неясно и намеками, затем с огромной ясностью будет осознано св. Марком Эфесским.

Император Юлиан — неоплатоник, близкий к кинизму, язычник, вышедший из христианской семьи, племянник святого (Константина Великого) и муж святой (Елены) , блистательный полководец, разумный законодатель, недурной литератор — несколько выделялся среди людей своего времени, а потому, прежде чем говорить о его философии, следует хотя бы в двух словах сказать о его жизни.

Рожденный в декабре (или ноябре) 331 года в Константинополе, он не знал матери, умершей спустя краткое время после его рождения, а в 337 году (22 мая) лишился и всей семьи, умерщвленной едва ли не на глазах ребенка по приказу его царственного кузена (Констанция). Последующие семь лет мальчик проводит в Никомедии под надзором старого евнуха Мардония, который обучал греческой словесности еще его мать; тогда же он слушает в Константинополе христианского софиста Гесиболия и навещает в Астакии вифинское поместьице своей бабушки . Достигнув к 345 году четырнадцати лет он переводится в Мацеллу — уединенное каппадокийское имение, ставшее местом ссылки как будущего императора, так и его сводного брата Галла, — под надзор арианского епископа Георгия, позднее растерзанного александрийцами. Здесь Юлиан посвящается в чин чтеца, а также, благодаря знакомству с превосходной архиерейской библиотекой, становится язычником. В 347 году император Констанций посещает Мацеллу, а спустя четыре года, в 351 году провозглашает Галла цезарем, женит на своей сестре Констанции (ибо мальчики уже подросли) и делает наместником Востока. Юлиан отправляется продолжать образование в Никомедию. Еще четыре года он обучается риторике и философии в городах малой Азии (сначала в Пергаме у учеников Ямвлиха — Эдесия и Хрисанфия, а затем в Эфесе у ученика Эдессия — Максима Эфесского, от которого и принимает митраистское посвящение); в этот же период он знакомится со знаменитым ересиархом Аэцием (последний был послан Галлом проинспектировать православие Юлиана), причем это знакомство едва не переросло в дружбу.

Может ли обрусеть русский, онемечиться немец, ополячиться поляк? Если даже допустить такую возможность для отдельных людей, то совершенно ясно, что ни при каких обстоятельствах так нельзя будет сказать о народах: русские как народ не могутобрусеть, а немцы — онемечиться, ибо даже если они и претерпят какое-то влияние от другого народа — это станет их судьбой, не говоря уж о том, что таковым оказывается всё, что они делают сами; поскольку никакой «русскости» и «немецкости», помимо самих немцев и русских, нет, то немецкость и русскость есть ныне действующая и властвующая судьба немцев и русских. Значит, термины «эллинизация» и «эллинизм» бессмысленны применительно к самим эллинам, ибо сами эллины эллинизироваться не могли. Тогда, если термином «эллинизм» обозначать процесс взаимовлияния Эллады и азиатских цивилизаций, то сам этот феномен имеет место лишь в том случае, если субъектом процесса мыслятся народы варварские. В случае же, когда субъектом истории мыслятся эллины, тот же самый процесс, по необходимости, должен носить имя варваризации. Всё это вещи простые и очевидные, однако на них полезно сосредоточиться, прежде чем приступать к большому исследованию, ибо введенный в последней четверти XIX столетия И. Дройзеном термин «эллинизм» и по сию пору определяется разными учеными по-разному. Мне представляется, что этим термином обозначают главным образом подразумеваемую смену исторического субъекта: т. е. излагая всемирную историю, описывают сначала то, что происходило с эллинами, а затем теряют к ним интерес и начинают говорить о том, что происходило с государствами диадохов. Для нас же, поскольку мы собираемся говорить только об Элладе, термин «эллинизм» бессмыслен, так что время от битвы при Херонее до падения последней из македонских монархий Ближнего Востока мы будем называть варваризацией. Более того, у нас нет никаких оснований называть каким-то иным именем процессы, происходившие в Элладе и во весь римский период. Завершенной варваризацию следует считать ко временам Диоклетиана — Константина Великого, когда гражданин полиса окончательно стал царским рабом, и римский принцепс вырос из тирана в освященного (в ближневосточном стиле) самодержца. Только тогда, и не раньше, мы можем говорить о совершенном угасании греческого духа, о варваризации ставшей и завершенной; в эту же эпоху в Византии — единоутробной сестре восточных деспотий — слово «эллин» на века и века до палеологовского возрождения становится бранным .

Уже самый поверхностный взгляд на историю иудейства позволяет увидеть, насколько глубокие перемены претерпела эта религия в процессе своего развития. Особенно бросаются в глаза радикальные изменения в иудейской ментальности, случившиеся во времена вавилонского плена. Можно сказать, что эпоха гражданско-храмовой общины (иначе, эпоха второго Храма) отличается от допленной, как эллинизм (варваризм) — от эллинства, т.е. классики. Второй период иудейской истории — период действия иудейского — будет жить идеями, впервые осознанными и пришедшими к слову именно во времена плена. Все эти факты заставляют всерьез задуматься о персидском, и даже точнее, о зороастрийском влиянии на иудейство, имевшем место во время вавилонского плена и дальнейшего совместного проживания в Месопотамии. В самом деле, тот же царь (а именно Кир), который был, так сказать, Константином Великим зороастризма — т. е. человеком, не только приведшим персов к вершинам власти в Азии, но и впервые сделавшим зороастризм государственной религией, — даровал иудеям религиозно-политическую свободу. Этот вот, глубоко верующий в истинность своего пророка человек опознан иудейским пророком как Мессия (о чем мы писали выше). Неужели это случайно? Никоим образом. А чего стоит, например, разорение персами Египта, их органическая неприязнь к египетской религии? Нечто подобное можно встретить разве что в ветхозаветном сознании. А разве случайно, что самое влиятельное духовное движение в ветхозаветной религии рубежа эр, движение, всецело определившее судьбу пост-мессианского, средневекового иудейства — фарисейство — называлось именем персов, т. е. буквально «персизаторством».