Сидаш

Что есть эллинское Христианство?

Термин «иудеохристианство» возник в исторической на­уке в связи с необходимостью обозначить конгломерат христиан­ских общин, в которых вера в Исуса сочеталась с исполнением за­кона Моисеева в той или иной мере и форме, особенно принимая во внимание тот факт, что отнюдь не все они находились в первые века в общении с христианами из не-иудеев, а впоследствии — со вселенской (т. е. имперской) церковью. До конца XIX столетия в связи с этим феноменом находили достаточным говорить исклю­чительно о различных еретиках, особенно об евионитах — вооб­ще, феномен этот понимался исключительно как локальный, вто­ростепенный и давно прошедший. Однако в последующее сто­летие стало ясно, что евиониты — имя столь же собирательное, как — скажем — индуисты, что в реальности существовало огром­ное количество как самих таких «евионитских» общин, так и «еви­онитских» учений (а вероятно, и Писаний). Более того, по мере осознания зависимости раннего христианства от иудейской те­ософии рубежа эр и современного ей иудейского аскетического сектантства, стали обращать внимание и на то, что сам Исус про­жил жизнь скорее «евионита», нежели «католика» или «ортодок­са» в позднейшем понимании этих слов, и что то же самое отно­сится еще даже в большей мере к апостолу Иоанну и его кругу2. Наконец, стало возможным понять иудеохристианство как нечто конституирующее христианство как таковое, нечто непреходящее, вышедшее на историческую сцену отнюдь не с целью растворить­ся во вселенской церкви, как только она возникнет и окрепнет. В рамках этого сознания в течение последнего века возникло и суще­ствует значительное количество религиозных групп «мессианских иудеев/евреев».

Неоплатонизм и христианство

Нам нужно исходить из того, что, вообще говоря, материя, или инаковость, понималась платониками как принцип различия, следовательно, там, где фиксировалось хоть что-то помимо абсолютного Единого, вместе с различием усматривалась и материя. В общих чертах эту точку зрения разделял и Плотин; выходило, что насколько Ум внутренне различен, настолько же материален, а поскольку он в высшей степени (куда больше, чем, например, чувственный космос) различен и, опять же, несравненно более един, чем что-либо другое, то он одновременно и более и менее материален, чем всё остальное. Этот вывод требовал истолкования. Кроме того, для Плотина материя, как мы помним, была не только принципом различия, некоей пассивной тьмой, она была также и началом, чем-то злым и активным, поэтому истолковывая материальность Ума, Плотин предпринимает некоторые нетрадиционные для платоников ходы, поскольку не может допустить, чтобы материя была энергией Единого. У него, скажем, можно найти понимание умопостигаемой материи как следствия, а не причины различия движений Ума. Например, в Энн. VI. 7. 12 Плотин говорит, что Ум есть все энергии, а потому он в наибольшей степени сложен. Здесь сложность, как мы видим, увязывается уже не с материей.
Этот момент принципиально важен для нас именно в связи со сравнением Плотинова богословия с христианским, ибо и перед тем, и перед другим учением вставал вопрос: как обосновать возможность различия в Первоначале, не вводя в Него материи (этот вопрос вовсе не стоял перед Проклом)? То, что у Плотина дано неясно и намеками, затем с огромной ясностью будет осознано св. Марком Эфесским.

НАТУРФИЛОСОФИЯ ПЛОТИНА

Полным аналогом априорного конструирования в сфере внутреннего знания о природе является магическое знание о природе. Поскольку природа это, конечно же, нечто большее, чем мир феноменов, постольку существуют и магические техники, обеспечивающие «перемещение» человека в многообразной и, так сказать, многослойной сфере небожественной реальности. Научное сознание, взятое с этой точки зрения, есть тоже одна из таких техник, благодаря которой человек попадает в один из миров того целого, которое можно назвать Вселенной, не только «попадает», но и создает его. В индийской традиции, где разница мистического и магического видна с особой очевидностью, мы могли бы указать на разницу Вед иУпанишад; в иудаистической традиции — на разницу духовного состояния народа времен Торы и времен ессеев, и затем Талмуда, хотя в последнем случае, в силу привнесенности в Талмуд философских идей, сформировавшихся раньше и на другой почве, это видно не с такой ясностью. В Греции эта сфера знания о природе крайне слабо представлена в письменных памятниках, хотя, зная о развитой традиции мистических союзов и чрезвычайной скрытности эллинских мистов, нет никаких оснований отвергать наличие такого знания и в греческой древности. Мистическое и магическое противостоят друг другу, как знание жрецов и аскетов; антагонизм между ними не менее напряжен, чем между эмпирическим и априорным познанием феноменального. Однако то и другое, в большей или меньшей степени, суть практики, поэтому натурфилософия в собственном смысле и возникала — там, где она возникала, — как разрешение этого противоречия в чистом мышлении. Потому натурфилософия и являлась хронологически первой философией и в Греции, и в Индии, и в Китае. Это станет ясно еще и из того, что первичное надстояние человека над природой должно явить себя не только в непосредственном нисхождении в природу, что имеет место в переживании, но и в возвращении в сферу, из которой это нисхождение и произошло, в сферу Души, чистого порождающего мышления, что достигается, видимо, впервые только этим путем.

Император Юлиан

Император Юлиан — неоплатоник, близкий к кинизму, язычник, вышедший из христианской семьи, племянник святого (Константина Великого) и муж святой (Елены) , блистательный полководец, разумный законодатель, недурной литератор — несколько выделялся среди людей своего времени, а потому, прежде чем говорить о его философии, следует хотя бы в двух словах сказать о его жизни.

Рожденный в декабре (или ноябре) 331 года в Константинополе, он не знал матери, умершей спустя краткое время после его рождения, а в 337 году (22 мая) лишился и всей семьи, умерщвленной едва ли не на глазах ребенка по приказу его царственного кузена (Констанция). Последующие семь лет мальчик проводит в Никомедии под надзором старого евнуха Мардония, который обучал греческой словесности еще его мать; тогда же он слушает в Константинополе христианского софиста Гесиболия и навещает в Астакии вифинское поместьице своей бабушки . Достигнув к 345 году четырнадцати лет он переводится в Мацеллу — уединенное каппадокийское имение, ставшее местом ссылки как будущего императора, так и его сводного брата Галла, — под надзор арианского епископа Георгия, позднее растерзанного александрийцами. Здесь Юлиан посвящается в чин чтеца, а также, благодаря знакомству с превосходной архиерейской библиотекой, становится язычником. В 347 году император Констанций посещает Мацеллу, а спустя четыре года, в 351 году провозглашает Галла цезарем, женит на своей сестре Констанции (ибо мальчики уже подросли) и делает наместником Востока. Юлиан отправляется продолжать образование в Никомедию. Еще четыре года он обучается риторике и философии в городах малой Азии (сначала в Пергаме у учеников Ямвлиха — Эдесия и Хрисанфия, а затем в Эфесе у ученика Эдессия — Максима Эфесского, от которого и принимает митраистское посвящение); в этот же период он знакомится со знаменитым ересиархом Аэцием (последний был послан Галлом проинспектировать православие Юлиана), причем это знакомство едва не переросло в дружбу.

Опыт натурфилософского осмысления базовых категорий современного естествознания

Глобальное непонимание нами греческой науки сводится к принципиальным различиям самого предмета и способов теоретических построений, характерным для античной и для современной западной цивилизации. Новоевропейское мышление, по сути своей, — количественное, аналитическое. Можно проследить явную тенденцию — все более усугубляющуюся в ходе информационной революции, — к переводу качественных показателей в количественные, рассуждений — в построения, смысла — в информацию .

Даже сугубо гуманитарные, в недавнем прошлом, области знания все больше начинают говорить языком цифр. В отличие от этого, античный ум склонялся к оперированию качественными характеристиками. История античной мысли — это, по существу, история попыток построения систем, основанных на качественном анализе. Античная математика мало интересовалась операциями над числами и вопросами счисления. Ее интересовали качества чисел как объектов, качественные свойства фигур. Если античный ум мог воспринять простые дроби — как представление неких отношений, частей целого, то бесконечные дроби были ему чужды — как потому, что не имеют своего предмета и, следовательно, не имеют качеств, так и потому, что не могут образовать целого.

Философия Порфирия сквозь призму древних культур

Может ли обрусеть русский, онемечиться немец, ополячиться поляк? Если даже допустить такую возможность для отдельных людей, то совершенно ясно, что ни при каких обстоятельствах так нельзя будет сказать о народах: русские как народ не могутобрусеть, а немцы — онемечиться, ибо даже если они и претерпят какое-то влияние от другого народа — это станет их судьбой, не говоря уж о том, что таковым оказывается всё, что они делают сами; поскольку никакой «русскости» и «немецкости», помимо самих немцев и русских, нет, то немецкость и русскость есть ныне действующая и властвующая судьба немцев и русских. Значит, термины «эллинизация» и «эллинизм» бессмысленны применительно к самим эллинам, ибо сами эллины эллинизироваться не могли. Тогда, если термином «эллинизм» обозначать процесс взаимовлияния Эллады и азиатских цивилизаций, то сам этот феномен имеет место лишь в том случае, если субъектом процесса мыслятся народы варварские. В случае же, когда субъектом истории мыслятся эллины, тот же самый процесс, по необходимости, должен носить имя варваризации. Всё это вещи простые и очевидные, однако на них полезно сосредоточиться, прежде чем приступать к большому исследованию, ибо введенный в последней четверти XIX столетия И. Дройзеном термин «эллинизм» и по сию пору определяется разными учеными по-разному. Мне представляется, что этим термином обозначают главным образом подразумеваемую смену исторического субъекта: т. е. излагая всемирную историю, описывают сначала то, что происходило с эллинами, а затем теряют к ним интерес и начинают говорить о том, что происходило с государствами диадохов. Для нас же, поскольку мы собираемся говорить только об Элладе, термин «эллинизм» бессмыслен, так что время от битвы при Херонее до падения последней из македонских монархий Ближнего Востока мы будем называть варваризацией. Более того, у нас нет никаких оснований называть каким-то иным именем процессы, происходившие в Элладе и во весь римский период. Завершенной варваризацию следует считать ко временам Диоклетиана — Константина Великого, когда гражданин полиса окончательно стал царским рабом, и римский принцепс вырос из тирана в освященного (в ближневосточном стиле) самодержца. Только тогда, и не раньше, мы можем говорить о совершенном угасании греческого духа, о варваризации ставшей и завершенной; в эту же эпоху в Византии — единоутробной сестре восточных деспотий — слово «эллин» на века и века до палеологовского возрождения становится бранным .

Стилистика апокалиптического сектантства

Эволюция образа Помазанника Божьего шла приблизительно тем же путем, но прямо в противоположном направлении. Если Бог все больше отдалялся в потаенные бездны, то Мессия становился все ближе и ближе. Здесь нужно отметить, что только у Михея (4:1) единственный раз во всех древних пророческих текстах Мессия — «из дней вечных», что исконно иудейская мессианская традиция (в точности так же, как и персидская) мыслила Мессию вполне человеком, на несторианский или мусульманский лад. Мессия — из рода Давида (или даже сам воскресший Давид у Иезекииля), в любом случае, мыслился именно Царем. Однако мера человечества Мессии была и мерой его возможной страдательности, так что наряду с вполне по-человечески понимаемой царственностью Помазанника появляется (у второго Исайи) представление и о страдающем «рабе Яхве». Следующая ступень мессианского сознания — презентизм, т. е. опознание того или иного царя Мессией. Это явление обычно ускользает, в нем не видят необходимости, и потому не обращают на него внимания как на досадную случайность: Кир, Зоровавель, основатель Кумрана, другие мессии иудейские — все это для христиан, в лучшем случае, досадные недоразумения. Такой взгляд на вопрос в корне ошибочен. То, что презентизм был заблуждением и прелестью, при правильном понимании слов — верно; но то, что он был явлением случайным и не имевшим будущего, — совершенно неправильно. Я бы сказал, что презентизм — сигнал, симптом, внешняя оболочка радикального изменения понятия Мессии в иудействе; изменения, нашедшего свое завершение в образе Еноха-Метатрона из книг иудейских гностиков, т. е. в провозглашении самого иудейства Мессией. В русской религиозной истории мы можем указать на процесс, в достаточной степени похожий: это эволюция образа антихриста в староверии: от антихриста Никона и антихриста Петра (чему учили ранние староверы-презентисты) — к учению о пришествии «символического антихриста» в XIX веке. Итак, образ Мессии изменился от Царя, устанавливающего на всей Земле и у всех народов справедливость (у Исайи), через царя (Зоровавеля), восстанавливающего Храм (у Захарии) — к Мессии как Енохе-Метатроне, который есть одновременно и родоначальник иудеев, и предельно обоженный человек, коему Бог доверил властвовать над горним миром; иными словами, это Израиль как церковь во всей ее всевременной целостности — т. е. и церковь мертвых (спасенных праотцев), и обитающая на земле в настоящем община Израиля, и Израиль=Мессия Судного Дня (в Книге небесных Дворцов). Понимание эволюции этого образа открывает новую страницу в вопросе о неприятии Спасителя иудеями: отнюдь не только и не столько потому, что Исус не призвал людей к оружию в первые два дня последней недели, случилось то, что случилось; главная причина в том, что Исус остался чуждым фактически всем существовавшим интеллектуальным элитам, и отнюдь не только тем «земным» людям, которые нагуливали бока, сотрудничая с римлянами, или же, напротив, зилотствовали по большим дорогам. Это, как раз не удивительно, и не это главное. Исус остался чуждым также ессеям, кумранитам, последователям Иоанна Крестителя — людям, учившим о Мессии мистически, более или менее в духе апостола Иоанна: если из зилотов и мытарей ученики у него были, то из иудейских мистиков нет.

ВАВИЛОНСКИЙ КОТЕЛ

Уже самый поверхностный взгляд на историю иудейства позволяет увидеть, насколько глубокие перемены претерпела эта религия в процессе своего развития. Особенно бросаются в глаза радикальные изменения в иудейской ментальности, случившиеся во времена вавилонского плена. Можно сказать, что эпоха гражданско-храмовой общины (иначе, эпоха второго Храма) отличается от допленной, как эллинизм (варваризм) — от эллинства, т.е. классики. Второй период иудейской истории — период действия иудейского — будет жить идеями, впервые осознанными и пришедшими к слову именно во времена плена. Все эти факты заставляют всерьез задуматься о персидском, и даже точнее, о зороастрийском влиянии на иудейство, имевшем место во время вавилонского плена и дальнейшего совместного проживания в Месопотамии. В самом деле, тот же царь (а именно Кир), который был, так сказать, Константином Великим зороастризма — т. е. человеком, не только приведшим персов к вершинам власти в Азии, но и впервые сделавшим зороастризм государственной религией, — даровал иудеям религиозно-политическую свободу. Этот вот, глубоко верующий в истинность своего пророка человек опознан иудейским пророком как Мессия (о чем мы писали выше). Неужели это случайно? Никоим образом. А чего стоит, например, разорение персами Египта, их органическая неприязнь к египетской религии? Нечто подобное можно встретить разве что в ветхозаветном сознании. А разве случайно, что самое влиятельное духовное движение в ветхозаветной религии рубежа эр, движение, всецело определившее судьбу пост-мессианского, средневекового иудейства — фарисейство — называлось именем персов, т. е. буквально «персизаторством».

ИУДЕЙСТВО. СМЫСЛОВОЙ АНАЛИЗ ТРАДИЦИИ

Иеремия – последний пророк первого храма — обычно рисуется пророком Божьего гнева, т. е. гнева к «ним» и благоволения к «нам». С этим невозможно не согласиться. Мы бы, однако, отметили в его творчестве следующее: 1) Иеремия самый письменный из пророков, т. е. образы письма, свитка и т. п. встречаются у него чаще, чем у любого другого представителя традиции, тем не менее, он, как «истинный кшатрий», не пишет, и даже чтобы разрешить запись своих речей, ему требуется особенное божественное изволение. В его книге мы имеем единственное в Библии описание того, как изначально устное пророческое слово становится письменным. 2) Иеремия не любит говорить о жертвенной крови, шеоле, чем-либо святом — «кадеше», жертвеннике, – у него полностью отсутствует упоминанье религиозных праздников яхвизма. Этот нежреческий характер текста сближает его с древнейшими пророками. Безусловная новация Иеремии состоит в том, что у него впервые пророк и пророчество становятся предметом размышлений. Вообще, его текст наиболее «человечен» из всех пророков — упоминается около 60 персонажей. Пророку в полной мере свойственна традиционно иудейская теология «пути». Безусловной новацией является постижение «пути» разумом. Вообще, широкая представленность терминологии разума в пророческом тексте — намечается движение к рефлексии в рамках пророчества, достигшее потом завершения у Захарии I.

Subscribe to Сидаш