Евнапий. Жизни философов и софистов

Родиной Порфирия был Тир, первый среди древних финикийских городов, и предки его были людьми небезызвестными. Он получил достойное образование и достиг в нем 456 таких успехов, что был слушателем у самого Лонгина, и за короткое время стал украшением своего учителя. Лонгин в то время был своего рода живой библиотекой и ходячим музеем, он особенно любил заниматься критикой древних, как это делали до него многие другие, и самым известным из них всех был Дионисий из Карий. Сперва, в сирийском городе, Порфирия называли Малхом (говорили, что слово это означает "царь").[12] Порфирием же его назвал Лонгин, отразив в этом имени признак царских одежд.[13] Под руководством Лонгина Порфирий достиг вершин образованности, овладев, как и учитель, в совершенстве всей грамматикой и риторикой. Но Порфирий приобрел склонность не только к таким занятиям, потому что был в нем стараниями учителя запечатлен всякий вид философии. Ибо Лонгин среди живших тогда мужей был во всем самый лучший, и огромное множество его книг и теперь находится в обращении, восхищая читателей. И если кто-либо выражал свое мнение о ком-нибудь из древних, то это мнение не принимали до тех пор, пока его не поддерживал Лонгин своим критическим замечанием. Так, приобретя основы образованности, всеми замеченный, Порфирий захотел увидеть великий Рим, дабы овладеть той мудростью, которая была в этом городе. Когда же в скором времени он появился в Риме и вошел в тесное общение с великим Плотином, то забыл всех других и предоставил всего себя этому философу. Ненасытно поглощая образованность [Плотина] и родниковые потоки его вдохновенных слов, Порфирий, как он сам говорит, через некоторое время вошел в круг его учеников, а потом, побежденный величием слов Плотина, возненавидел тело и человеческое бытие и поплыл на Сицилию через пролив и Харибду, где плавал, говорят, и Одиссей.[14] Он не желал жить в городе и не хотел слышать голоса людей (таким способом избегая и страдания, и удовольствия), а поселился на Лилибеуме (это один из трех мысов Сицилии, обращенный в сторону Ливии). Там Порфирий предавался плачу и морил себя голодом, не принимая приносимой ему пищи и "убегая следов человека".[15] Но великий Плотин "соглядал не беспечно"[16] за всем этим, но сам, своими ногами, последовав туда...[17] или же послал ученика, чтобы тот все узнал, и нашел его лежащим и смог сказать ему такие ободряющие душу слова, что та была почти готова отлететь от тела, а также укрепил и его тело, дабы оно держало душу.[18]

Муравьев А.В. Платонизм в сирийской Церкви

Платонизм в сирийской Церкви. Доклад историка, религиоведа, к.и.н. Алексея Владиморовича Муравьёва на международной научной конференции "Against Post-Modern World"(2011). Секция "Христианство и неоплатонизм"

Лосев А.Ф. Имяславие и платонизм

Первая степень энергийного значения Имени Божия зафиксирована в часто повторяющемся богослужебном тексте: «Именем Господним благослови, Отче!» Было бы странно и фантастично понимать в данном случае под Именем какие-нибудь физиологические моменты (звуки) или психологические переживания, связанные с произнесением Имени у священника или у молящихся. В этом отношении Василий Вел. вполне выражает христианское сознание, когда пишет: «Имя же Божие называется святым, конечно, не потому, что в самых слогах имеет некоторую священную силу, но потому, что свято и чисто всякое свойство Божие и всякое понятие о том, что преимущественно в Боге усматривается». Ясно, что, по Василию Вел., имя есть преимущественно усматриваемое свойство вещи, а не какие-то посторонние звуки. Ясно и без дальнейших разъяснений, что Имя в этом случае есть какая-то сила, и притом, конечно, не сила какого-нибудь тварного существа, которая ниспрашивается у Бога через священника. Благословить Именем значит призвать на благословляемого действие божественной силы, – так, чтобы эта сила опочила на нем. Основано это речение, конечно, на Пс. CХVIII,8: «Благословляем вас Именем Господним». Но это энергийное значение Имени Божия напрягается, далее, в значение деятельной помощи Божией в данных условиях и защиты человека от специальных предметов и явлений. ХIХ-й псалом относится сюда целиком. «Да услышит тебя Господь в день печали, да защитит тебя Имя Бога Иаковлева

Ориген. О Началах

Все те, которые веруют и уверены в том, что благодать и истина произошли чрез Исуса Христа, и знают, что Христос есть истина, по Его собственным словам: «Аз есмь истина» (Ин.14:6) — почерпают знание, призывающее людей к доброй и блаженной жизни, не из какого–либо иного источника, но из самих же слов и учения Христа. Под словами же Христа мы разумеем не те только, которые Он возвестил, сделавшись человеком и принявши плоть: ведь и прежде Христос, Божие Слово, был в Моисее и пророках, и без Слова Божия как они могли пророчествовать о Христе? Для подтверждения этого положения не трудно было бы доказать на основании Божественных Писаний, что и Моисей и пророки все, что говорили и делали, делали по вдохновению от Духа Христова, — если бы только нас не стесняла задача писать настоящее сочинение со всевозможною краткостью. Поэтому, думаю, нам достаточно в данном случае воспользоваться одним свидетельством ап. Павла из послания, написанного им к евреям, в котором он говорит так: «Верою Моисей, велик быв, отвержеся нарицатися сын дщере фараоновы, паче же изводи страдати с людьми Божиими, нежели имети временную греха сладость, большее богатство вменив египетских сокровищ поношение Христово» (Евр.11:24–26). Точно также и после вознесения Своего на небеса Христос говорил в Своих апостолах; это показывает ап. Павел следующим образом: «понеже искушения ищете глаголющаго во мне Христа»

Ориген. Против Цельса

Спаситель и Господь наш Исус Христос, когда против Него лжесвидетельствовали, молчал (Мф. 26.59-63; Мк. 14.55-61) и, когда Его обвиняли, ничего не отвечал. (Мф. 27.12-14; Мк. 15.3-5; Лк. 23.9). Он был убежден, что вся его жизнь и дела, совершенные среди иудеев, сильнее речи, сказанной в обличение ложных свидетельств, – сильнее слов, высказанных в опровержение обвинений. И я, благочестивый Амвросий, собственно, не понимаю, как ты можешь желать даже, чтобы я выступил с опровержением тех лжесвидетельств и тех обвинений, которые Цельс написал и издал в (своей) книге в опровержение христиан и церковной веры: как будто дела (христиан) не составляют сами по себе очевидного изобличения, и учение (христианское) не лучше всяких писаний может ниспровергать лжесвидетельства и уничтожать убедительность обвинений до полного ниспровержения их силы. А в доказательство того, что Иисус молчал, когда против Него лжесвидетельствовали, достаточно здесь сослаться на слова Матфея, с которыми почти согласуется и то, что написал Марк. Вот изречение Матфея: Первосвященники и старейшины и весь синедрион искали лжесвидетельства против Иисуса, чтобы предать Его смерти, и не находили: и, хотя много лжесвидетелей приходило, не нашли. Но наконец пришли два лжесвидетеля и сказали: Он говорил: «могу разрушить храм Божий, и в три дня создать его». И, встав, первосвященник сказал Ему: что же ничего не отвечаешь? что они против Тебя свидетельствуют? Иисус молчал. Но и о том, что он не отвечал, когда Его обвиняли, написано следующее: Исус же стал пред правителем. И спросил Его правитель: Ты Царь Иудейский? Исус сказал ему: ты говоришь. И, когда обвиняли Его первосвященники и старейшины, Он ничего не отвечал. Тогда говорит Ему Пилат: не слышишь, сколько свидетельствуют против Тебя? И не отвечал ему ни на одно слово, так что правитель весьма дивился (Мф. 27.11-14).

Ибн Араби. Гемма Мудрости

Немало удивительного в том, что человек – я имею в виду Совершенного Человека – есть высшее из сущих, а высота с ним соотносится только в зависимости или от места, или от местоположения, так что высотою его не обладает самость его. Человек высок благодаря высоте места или местоположения: высота принадлежит сим двум. Высота места, например: [76] «Милостивый на Престоле утвердился»(6), а он (Престол.– А.С.) – высшее из мест. Высота местоположения: «Все гибнет, кроме лика Его»(7), «к Нему восходит все»(8), «есть ли бог, кроме Бога?»(9) Сказав «вознесли Мы его на высокое место»(10), Всевышний Бог сделал [слово] «высокое» предикатом места, а «сказал Господь твой ангелам: Я установлю на земле преемника»(11) – это высота местоположения. Он сказал также об ангелах: «Возгордился ли ты или оказался из высших»(12),– утвердив высоту ангелов. Однако будь сие верным уже в силу того, что они суть ангелы, никакой ангел не был бы отлучен от сей высоты. Поскольку же она всеобщей [для ангелов] не является, хотя все они подпадают под определение ангелов, знаем мы, что сия высота есть высота местоположения при Боге. То же [можно сказать] и о людях-преемниках: если бы высота их в преемничестве была высотою самостной, то всякий человек обладал бы ею. Поскольку же она не всеобща, знаем мы, что сия высота от местоположения.

Лосев А. Плутарх Афинский

Прежде всего, это образное представление, по Плутарху, отражает не только сами чувственные предметы, но и их формы, их эйдос, и эти формы в нем закрепляются. Фантазия возникает именно тогда, когда эти чувственные формы закреплены в сознании и специально в нем выражены. Это заставляет Плутарха понимать "психическое движение" уже как движение в связи с "энергией ощущения", причем под энергией, не без влияния Аристотеля, здесь понимается именно смысловая направленность фантазии. Другими словами, образно-чувственные представления фантазии вовсе не целиком образные и вовсе не целиком чувственные. Образы фантазии – это, мы бы теперь сказали, смысловые, а не только чувственные конструкции.
Поэтому Плутарх утверждал, что фантазия имеет для себя два источника, или, как он утверждал, два предела. Один предел уходит "ввысь" и относится к разуму (dianoetice). Другой же является "вершиной (coryphe) чувственного ощущения". Но эта двойная природа фантазии тем не менее является чем-то единым и неделимым. Плутарх рассматривает фантазию как ту единую точку, в которой пересекаются две линии, одна линия – чувственности и другая линия – разума.

Прокл. Комментарии на Платоновский диалог "Кратил"

то Кратил является логическим и диалектическим, но не в смысле примитвных перипатетических диалектических методов [изучения] вещей, а в соответствии с великим платоновским принципом приспосабливает диалектику только к тем, кто уже окончательно очистил рассуждение, кто воспитан математическими [средствами], с помощью добродетелей счистил детскость нравов и вообще тем, кто подлинно философствует, [ту диалектику], о которой им, [т. е. Платоном], сказано (Филеб, 16c), что она, будучи венцом математики и возводя нас к единой причине всех [вещей] — благу, пришла благодаря Прометею к людям от богов вместе с [2] в высшей степени явленныем огнем. А аналитика перипатетиков и вершина ее — доказательство ясна и доступна всем, кто не со всех сторон окружен тьмой и не совсем наполнился водой забвения.
Что ум — источатель диалектики, от самого себя целиком ее порождающий; и он, в связи с эманацией всех [вещей] из единого, устанавливает диэретику, а в связи со сведением каждой [вещи] к единому охвату особенности, устанавливает гористику, а в связи с взаимоприсутствием видов, благодаря которому каждая [вещь] и есть то, что она есть, и причастна остальным видам,- аподиктику, а в связи с поворачиванием всех [вещей] к единому и специфически-соответствующим началам, порождает аналитику.

Марин. Прокл или О счастье

Занимался Прокл и политикою, следуя политическим сочинениям Аристотеля и Платоновым "Законам" и "Государству". А чтобы рассуждения его об этом предмете не казались пустыми и на деле неосуществимыми, он побудил к этому делу Архиада, друга богов, сам же он всецело отдаться политике не мог, препятствуемый более важными заботами. Архиада он поучал и наставлял во всех доблестях и навыках политика; как учитель при бегуне, он советовал ему превзойти всех заботами о городе в целом и в то же время благодетельствовать каждому жителю в отдельности, следуя всем добродетелям, особенно же справедливости. Такое усердие порождал он в нем и своими поступками, когда показывал и щедрость и великодушие, одаряя деньгами и друзей, и родственников, и гостей, и сограждан, чтобы видно было, насколько он выше всякого любостяжания. Немалые деньги пожертвовал он и на общественные нужды; а умирая, завещал свое имущество не только Архиаду, но и двум городам – своей родине и Афинам. Поэтому и от природы своей, и от дружбы Прокла Архиад сделался таким пытателем истины, что наши товарищи упоминали о нем лишь с благоговением, называя его "благочестивейший Архиад".

Pages

Subscribe to Front page feed